Инженер: Скажи-ка, любезный, ты знаешь эту барышню?
Городовой: Анну Викторовну? А то как же. У нас в управлении ее все знают.
Инженер: Она что же, в полиции служит?
Городовой (рассмеявшись): Да нешто барышня в полиции служит? Она так, иногда по дружбе заходит. Бывало, на посту дежурю, а она: "Егор Степаныч, доброе утро!" - а сама улыбааается.
Инженер: А правда, что она... (неопределенно водит рукой в воздухе).
Городовой: С мертвыми разговаривает? Это да. Она у нас такая - необыкновенная. Да вы не бойтесь, она же не ведьма какая-нибудь. Просто она - такая.И что-то со мной не так, однако, до того радуют размолвки героев, что и не высказать. Просто они такие притирочно-правильные, закономерные и нужные для развития отношений, что душа радуется.
читать дальше
А все почему? а все потому, что размолвки эти из категории ссор людей, уже ставших друг другу ближе, чем даже сами осознают. Размолвки, возникающие из ревностного желания быть в центре внимания другого человека.
После вспышки в 20 серии Яков Платоныч всячески старался обиду лелеять, особенно в присутствии Анны, подчеркнуто - в отношении очередной чертовщины, когда мальчишка-подросток вдруг начинал вести себя как погибший год назад купец, - выступал единым фронтом с человеком науки Милцем. Лицо у Анны в этой сцене было наивыразительнейшее: "Ну-ну, продолжайте игнорировать очевидное", - а Штольман стойко держал характер в намерении не потакать ей даже движением брови, но взгляд то и дело возвращался именно в ту часть кабинета, где в это мгновение находилась она.
И в финале 24-й Анна была прелестна в своей истерике "Вот умру, и будете плакать Завтра же уеду в Питер!" Совершенно понятная любому, кому довелось быть подростком, истерика - со сборами чемоданов и стенаниями, как же утомила жизнь под теплым крылышком.
А Штольман - даром, что старше и мудрее, - шлифовал коньячком свою грусть-печаль по поводу размолвки и нависшей разлуки. Нина, смертельно хитрая, молниеносно сориентировалась, по поводу чего угроза запоя над главным затонским следователем нависла - и адреналина ему в кровь жахнула прямыми угрозами Анне, а также сразу придумала, как вплести саму Анну в свою сеть интриг.
Инженер, при жизни бывший идеальной находкой для шпиона, наигравшись в призрака и туманные намеки, совет Анне дал дельный: нужно учиться скрывать эмоции.
Петр Миронов: Твой отец вызвал меня на разговор по душам. Все допытывался, как, по моему мнению, счастлива ли ты.
Анна (выжидательно):Так?
Петр Миронов: Все ли условия... все ли условия созданы, так-то он выразился, для твоей полноценной жизни.
Анна: И что ты ответил?
Петр Миронов: Что я мог ответить? Я его заверил в том, что он идеальный отец.
Анна (с досадой ударяет ладонью по фортепиано): Дядя!
Петр Миронов: Что? (Испугавшись, что на шум сбегутся домашние) Тихо!
Анна: Ну ты что, не мог воспользоваться моментом? И сказать ему, что мне хотя бы... ну, хоть чуточку больше свободы нужно?
Петр Миронов: Дитя мое, у тебя свободы больше, чем у любой другой барышни в Затонске. Будь уж справедлива к своим родителям.
Такая очень-очень домашняя девочка, считающая, что ее свободу ограничивают, и не понимающая, на сколькое на самом деле в отношении нее закрывают глаза.
И был совершенно чудесный момент молчаливого союза папы и дочки через мимолетное пожатие рук.
А эти ее хаотичные сборы в Питер? И категоричное, как само собой разумеющееся "дядя! ты со мной"?
Мария Миронова: Я так и думала, что все дело в Штольмане!
Виктор Миронов: Ну, если так, то это пройдет.
Анна (из-за закрытой двери): Ничего не пройдет. Дядя! Собирайся!
...
Виктор Миронов: Маша! Маша! Не стоит - так! В самом деле. Запретный плод сладок. (Мария Тимофеевна вскидывается.) Ну, пускай попробует.
Мария Миронова: ЧТО? Запретный плод?
Виктор Миронов: Столичной жизни!
Анна: А когда Вы всех убийц переловите, может быть, мы просто с Вами в парке прогуляемся?